Фото: Звонимир Бобан атакует полицейского во время беспорядков перед футбольным матчем на стадионе “Максимир”. © AP Photo
Происходящее чертит свою фронтовую линию, и черта эта тянется, разделяя не только Украину и Россию. И если раньше можно было игнорировать старые травмы, нанесенные друг другу странами-соседями и болящие каждая у себя внутри, сосредоточиться на своем, например, российском: разрастающейся цензуре, законодательстве об иностранных агентах, – то сейчас нет.
Поэзия оказалась единственным общим полем, на котором растут эти беды и бедки, не утекают вниз новостной ленты, не заглушаются новыми вызовами, звуками марша еще не одержанной никем победы. Переживают ли до сих пор поляки Катынь? А помнят ли хорваты удар футболиста Звонимира Бобана, предвосхитивший Балканский конфликт?
Так собралась эта подборка. Нам показалось важным посмотреть, в каких исторических контекстах мы все жили и в каких оказались сейчас, о чем пишут наши соседи, какие у нас общие темы, чем отличаются наши настроения.
Подписывайтесь на телеграм-канал, чтобы читать наши материалы.
Оглавление
Украина
Подборку составили Дарья Улькина и Артур Гореев.
Комментарий Киры Король и Горова.
Все стихотворения этой подборки были написаны до, но читаются так, будто написаны после. Так мы видим, что не только само искусство, но и прочтение искусства не может быть не вписано в социально-исторический контекст. И этот факт должен снова напомнить, что мы живём в постмодернистской реальности, а любителей эскапизма – в очередной раз призвать задуматься, насколько возможна оценка творчества, ТЕКСТА без “политповестки”. К выводу о невозможности субъекта быть непредвзятым наблюдателем и оценивателем уже давно пришли даже естественные науки. Что говорить об искусстве.
Название всей подборке дали строки из стихотворения Сергея Жадана “Прощание славянки”, в котором два героя едут на поезде в Вену, забросив «наверх черный чемодан, в котором лежит сложенная вдвое их великая славянская идея – акробатка из женевского цирка». И действительно, славянская идея совершает непростой кульбит в сознании русского читателя: она оказывается не родной ему идеей избранничества, мирового душеспасительства и Третьего Рима. Здесь славянская идея – это нечто сродни американской мечте: герои едут на запад покорять рынок ворованных мобильных телефонов, перехватывать его у украинцев, вероятно, уехавших туда раньше. Нечто скрепоносное и невещественное оказывается чем-то конкретным, что вполне помещается в чемодане и разделяет с героями при случае хлеб и ракию. И образ этот и ироничен, и грустен, и драматичен.
Сергей Жадан
Коллаборационисты
Глупо думать, что река — это масса воды, протекающей через неё, глупо думать, что реки формируют ландшафт, выправляют его, утекая к югу. Реки — это имена, сладкая охра фонетики, со слюной липнущая к языку, едва вымолвишь любое из них, — и она важней для пространства, чем приглушённые русла, вгрызшиеся в чернозём. Можно сказать, они воевали за имена. Солдаты батальонов СС со славянскими названиями, с довоенными фиксами, перебежчики из штрафбатов, вчерашние зэки, наёмники на бескрайних просторах под солнцем; та равнина, которой ты движешься, та пустая родина, где тебе пришлось воевать, выговаривая: «наш Днестр», «наш Буг», «наш Кальмиус», — для тебя теперешнего, для тебя будущего это лишь полные звуков имена, вдоль которых еженощно проходят герои из действующих армий. Можно сказать, лишь бассейны рек чего-нибудь стоят. Тогда, в ту войну реки утекали на юг, вытекая из ландшафта; заниматься политикой, им всем довелось заниматься политикой, бороться за страну, которой ещё и не выдумали, стоило попытаться, чтобы потом твердить, сколько влезет: слушай-ка, патриотизм — он касается только тебя и меня, знать, за что ты стоишь, — это самое главное: моя жизнь, что и после смерти никак не кончается, моя душа, что, как утка, летит по-над берегом, моё имя, на которое оборачиваются спекулянты, мои друзья, растерзанные слепыми дождями, моя территория с вызревшей к августу рыбой, моя география с байками боевых офицеров, моё пропавшее в тумане войско, моя звёздная УССР.
Прощание славянки
Сколько доводилось видеть даунов, но таких даже я не видел – один в футболке Звонимира Бобана, другой – в футболке Бобана Марковича, такая себе сборная Югославии по клоунаде. Ага, и вот они садятся в вагон и сразу достают карты и начинают играть на деньги. А денег ни у того ни у другого нет. Но черта с два, - думает Звонимир Бобан, - сейчас я раздену этого клоуна, - думает он о Бобане Марковиче, - сейчас я выбью из него все говно. И Звонимир Бобан говорит Бобану Марковичу, - браток, братишка, для нас главное, чтобы нас не высадили до Вены, уже в Вене все будет к нашим услугам, и шенген упадет в наши руки, будто переспелая груша. Проститутки, браток, будут вытирать нам кроссовки своими косами, мы въедем со стороны Братиславы, на ослах, как два Иисуса, ты и я, браток, ты и я. Ага, - отвечает Звонимиру Бобану Бобан Маркович, - а как же: как два Иисуса, выбьем из этого города все говно, перехватим у этих ебаных украинцев рынок ворованных мобильных телефонов. Ты только представь, братишка, сколько в мире загадок и тайн, сколько борделей и ворованных телефонов: нам жизни не хватит, чтобы объехать наши владения на ослах. А тот ему и отвечает: хватит, браток, хватит, жизнь растягивается, будто баян, я буду тянуть его в одну сторону, а ты – в другую. И вот они едут, забросив наверх черный чемодан, в котором лежит, сложенная вдвое, их великая славянская идея – акробатка из женевского цирка, девушка, которую они сложили вдвое и упаковали в чемодан, время от времени вытаскивая ее наружу и разделяя с ней хлеб и ракию. Главное – довезти славянскую идею до Вены, въехать в город во главе автоколонны паломников. В мире столько невинных душ, Стольких непокоренных протестантов И неворованных мобильных телефонов, Что только успевай растягивать Эту жизнь. Ну что, дальше они начинают петь, понятно – балканские песни, такие бесконечные, что их даже своими словами не перескажешь, но приблизительно так: Когда солнце встает над Балканами и первым своим лучом прикасается к волнам Дуная, они – волны Дуная – начинают подсвечиваться, будто на дне лежат золотые червонцы, и тогда храбрые солдаты сербской гвардии прыгают в Дунай, вместе со своими ружьями, только бы добыть золотых червонцев для девушек из портовых кварталов; так они и тонут – вместе со своими ружьями, и волны Дуная тащат их по песчаному дну в направлении моря, и из-за их темных-темных мундиров море называется Черным.
Фридрих Чернышев
* мальчики, а вы геи или просто из Москвы тебя веселит украинский русский путаемся с предлогами обнимаемся в третьяковке розбавляємо українською спорим где лучше милый какая разница в каком метро шифроваться какая разница от кого убегать от мужика с рожей убийцы в шапочке Russia или от бритоголовых молодчиков со свастиками на лыбедской какая разница как назовут наш концлагерь ведь даже с выбитыми зубами я смогу тебе отсосать ведь сломанная очередным руссишфюрером рука не помешает тебе выебать меня так охуенно как никогда прежде забей на них всех let’s go and fuck our queer solidarity — в самый острый момент я обхватываю твой постмодернизм неудержимой анархией и сжимаю так сильно все о чем мы сможем потом говорить небинарное феминитивы сегодня согретый тобой и свернутый теплым клубочком я чувствовал маленькие остаточные вспышки от выстрелов твоего оружия о-о-о тысячи маленьких пожаров in my tiny vagina беспорядочно загорающихся как мерцательная аритмия как удары моего стека все о чем я могу думать теперь на 31ом сиденье поезда москва-одесса с мисгендерящим проводником это то что никакая шваль в погонах предполагающая что я иностранный агент никакой ублюдок отхаркивающий служебный речитатив нарочито небрежно и потом удивительно отчетливо спрашивающий при всех в каком году я произвел смену пола никакая фсбшная тухлятина гнилозубые уебки с трезубцами в камуфляже никакой русский испорченный воздух или украинская националистическая мечта никакие таможенные усатые клопы тычущие грязными обкусанными пальцами в мою анальную пробку что ты везешь блядь такое не доберутся до того места внутри где ты настраиваешь меня как виолончель надавливая сильно и точно еще и еще прислушиваясь к тембрам моего хрипа продолжая до тех самых пор пока маленькие бусинки слезинок не встретятся со следами твоих поцелуев
Ия Кива
* я живу между Бабьим Яром и Сырецким концлагерем каждый день, возвращаясь домой дорогою смерти я оказываюсь в довоенном Бердичеве там прадедушка Янкель и прабабушка Блюма говорят, работают и живут на идиш растят Хаю-Суру, Мишу и Лейбе впрочем, а был ли Лейбе, я точно не знаю на идиш покойники со мной не разговаривают Мишу родители очень любили, боялись на фронт отпускать, боялись, чтоб не убили сказать что было дальше? сразу убили просто убили, не потому что еврей Хая в Москву подалась, стала Софией знала пять языков, в Бердичев писала на идиш изучала в МГУ философию, защищала город от немцев метр сорок пять, хорошая еврейская девочка говорят, в нашем роду была ясновидящая поэтому Янкель и Блюма оказались в Донбассе подвода, самое необходимое, ценные вещи если б остались в Бердичеве — со всеми, на аэродроме я их могил никогда не видела, не знаю, где похоронены Миша и Лейбе впрочем, а был ли Лейбе, а был ли Лейбе где лежат Блюма и Янкель я тоже не знаю может быть, буду идти однажды в июле по Бердичеву, рассматривать архитектуру не узнаю улицы, на которой все они жили пройду мимо дома, в котором все они жили спасибо товарищу Сталину за историческую память
BELGIUM
1 старушка Европа встречает не очень приветливо непонятные расписания слишком громкие люди к тому же каждый час по тебе бьют часы пора-пора говорят возвращаться на родину города переполнены разноцветными беженцами маленький украинец здесь неуместен 2 вокзал превращается в уравнение с множеством неизвестных — Это Брюссель? — Это Гент. — Как мне доехать до Льежа? — Сами-то вы откуда? — Из Украины. — Это не может быть правдой. что есть истина если не сумма неверных решений что есть дом если не сумма потерянных родин 3 энтомологические булавки готики утверждают что ты бабочка вафельные домики утверждают что ты сластена Брейгель, Босх и Магритт утверждают что ты любишь искусство призрак бродит по Европе призрак Донбасса 4 в аэропорту говорят вас нет в списках живых вас нет в списках мертвых Воскресение Христово видевши возносишься как умеешь
Польша
Составила и прокомментировала подборку Кира Король.
Почему польская поэзия?
В издательстве Ивана Лимбаха вышел сборник Современной польской поэзии. Из предисловия составителей становится ясно, что в Польше идет очень активный поэтический процесс: число премий и конкурсов в стране растет, а что самое важное – поэтическая жизнь не собрана только лишь в столичном центре, а рассредоточена и по периферии. Для меня как для российского поэта, находящегося и сегодня в дихотомии «центр-провинция», даже несмотря на условия глобального интернета, это большое открытие.
Что касается политического контекста, без которого существование современного искусства невозможно, то новая волна польской поэзии существует в стране с правоконсервативным правительством, где женщины по-прежнему отстаивают право на аборт, а ЛГБТ-сообщество право на существование, но при этом никаким активистам не возбраняется мирно протестовать.
«Письмо с этого света Ричарду Бротигану» Яцека Подсядло
Бротиган сказал: «слова – это цветы из ничего». И эта цитата стала метафорической основой этого текста, где равенство цветов=слов=оружия доведено до предела.
Этот текст был написан в 2020 г. в Польше. Однако вступает в диалог с сегодняшней нашей российской реальностью, где акция женской солидарности 8 марта 2022 г. «Цветы вместо пуль» была одной из немногочисленных доступных нам форм антивоенного протеста. Это стихотворение – полное попадание, поэтому оно оказалось в подборке.
Богдан Задура «Звезды, нашивки, петлицы»
Еще одно стихотворение, вполне понятное и русскому поэтическому дискурсу, даже если не гуглить события, о которых там речь – Катынского расстрела. Стихи, если быть точнее, о представлении к званию жертв тех событий спустя 68 лет.
В этом тексте мы дважды сталкиваемся с буквализацией. Первая касается самого госприказа о награждении. Поэт представляет, что сами награждаемые – мертвые польские офицеры – слышат приказ, присутствуют на церемонии. Что они при этом чувствуют, о чем переживают? Отсюда рисуется ряд довольно жутких картин, странных вопросов, например: если мертвые воскреснут нагими, как тогда они увидят свои новые знаки отличия? А если они и видят каким-то «зрением невидящих глаз» происходящее, то волнуются, почему одни фамилия из списка представленных к награде читает президент, а другие звезды кино. И почему бы их всех повысить не на одно звание, а на два, раз уж это все равно не связано ни с какими бюджетными расходами?
И наконец, самый главный вопрос и вторая буквализация – буквализация фразеологизма – об отношении самого поэта к этому посмертному награждению.
мертвые видели все это в собственном гробу
«Зеленая св. Стойкая» Яцека Денеля – универсальный текст о месте художника в мировом искусстве после его смерти. Да, оставшиеся в коробке краски могут рассказать, что́ он «творил и творил» при жизни, но ничего не скажут о том, ка́к: хорошо ли, плохо. И в конечном счете, не так важно, запомнит ли его история искусства, главное, чтобы эти «листки и лепестки» принесли счастье ему.
Яцек Подсядло
Письмо с этого света Ричарду Бротигану
Пер. Игоря Белова Фигасе, Бодлер нынче работает на заводе автоматов Калашникова. Вместо пороха он кладет в снаряды цветы. Русские потом продают свое оружие и амуницию направо и налево. Цветы разлетаются по всем фронтам этого мира. Безоружные дети и женщины получают свою порцию цветов. Рассказывали о человеке, которому оторвало обе стопы. Теперь из его ботинок торчат пеларгонии. Много таких, кому цветок угодил в самое сердце. В атаку идут японцы – в оружейных магазинах сплошная икебана. Голландия угрожает мировому порядку, ее садовники близки к изобретению тюльпановой бомбы. Встревоженные политики шлют депеши: «Господин Губернатор, не кажется ли Вам, что война, которую мы ведем, стала какой-то странной?».
Богдан Задура
Звезды нашивки петлицы
Пер. Игоря Белова Однажды читая стихи Иштвана Ковача[1] о Катыни и стихи Дмитро Павлычко[2] о варшавском Дворце культуры в окнах которого появляются лица убитых польских офицеров я подумал что по-польски хороших стихов об этом уже не напишешь поэзия по крайней мере как я ее понимаю не должна сводиться к банальностям а вот апрель в октябре передвинутый на ноябрь уже дает некий шанс массовые убийства коллективное представление к званию 68 лет спустя только как же выглядит эта связь между живыми и мертвыми а вдруг она односторонняя и ни один лейтенант не узнает что стал капитаном ни один майор — что стал полковником ни один полковник не заметит генеральских лампасов даже после воскресения мертвых поскольку считается что мертвые воскреснут нагими с другой стороны даже если они всё это видят сейчас каким-то зрением невидящих глаз невозможно поверить что в присутствии Бога они бы рассматривали свои новые знаки различия переживали бы почему эту фамилию прочитал господин президент эту — Майя Коморовская[3] а эту — Ян Петшак[4] и кому больше повезло с алфавитным порядком думали бы почему всех повысили на одно звание а не на два раз это не влечет дополнительных бюджетных расходов даже если они не только прах мертвые видели все это в собственном гробу [1] Иштван Ковач (р. 1945) — венгерский поэт, историк, дипломат. (Здесь и далее — прим. перев.) [2] Дмитро Павлычко (р. 1929) — украинский поэт, переводчик, литературный критик. [3] Майя Коморовская (р. 1937) — известная польская актриса театра и кино. Однофамилица нынешнего президента Польши, Бронислава Коморовского, о котором идет речь в предыдущей строке. [4] Ян Петшак (р. 1937) — популярный польский артист эстрады.
Яцек Денель
Зеленая св. стойкая
Пер. Сергей Морейно Сняла замшелый картуз и уселась в черном кресле. «Масляную? Зеленку? У меня целая – мол – коробка. С помойки. Иду, вижу: кто-то выкинул краски, всего два мешка тюбиков. Я и взяла, вот. Светло-зеленая стойкая, темно – зеленая стойкая. Считала, двадцать три. Художник-любитель. Пейзажист, да. Ультрамаринов только пять. Едва ли маринист, по моим-то понятиям. Так что же, не принесли ему счастья все эти листки и лепестки, леса и луга». «Знали его?» - «Знавала. Был творческим, творил, и творил». Двадцать три штуки обоих кобальтов и ультрамарин лежат на стле – словно должны были Что-то нам доказать, и вдруг умолкли.
Беларусь
Составила подборку и прокомментировала Ксения Боровик.
Когда я стала искать тексты, которые можно было бы включить в подборку, сразу поняла, что все они так или иначе будут связаны с событиями августа 2020 года. Это и #поэтыбеларуси, и подборки на Полутонах, и в поэтических телеграм-каналах. Как отмечает Елена Лепишева, современная протестная поэзия Беларуси отличается от своих предшественников открытостью к диалогу: автор выкладывает свой текст в интернет и тут же может получить обратную связь. Другой отличительной чертой Лепишева называет предельную натуралистичность – смерть и страдания в стихотворениях белорусских авторов представляются как что-то привычное, обыденное. Это хорошо видно в стихотворениях Дмитрия Строцева и Кристины Бандуриной: “изнасилованный милицейской дубинкой до разрыва матки” и “красное пятно твоей осквернённой невинности” заставляют остановится на этих строках и впитать в себя то, о чем там сказано.
Первый текст Строцева из подборки написан до событий августа 2020 года, но как и стихотворения Дианы Балыко прочитывается в связи с ними. Ну а строки “кусты на корточках сидят / твои знакомые сидят” вообще страшно читать сейчас. Строцев, наверное, один из самых известных белорусских поэтов, в том числе и потому, что был задержан за участие в мирных протестах. В стихотворении “из этих комнат окна в сад” напомнило мне “Куликово поле” Дмитрия Александровича Пригова: повторения слов делают этот текст для меня похожим на заклинание или медитацию, и поэтому он очень мелодичен.
Дмитрий Строцев
* из этих комнат окна в сад твои из комнат окна в сад стволы за окнами в саду кусты за окнами в саду стволы на пальчиках висят как невесомые висят кусты на корточках сидят твои знакомые сидят из веток сумерки следят в саду за ветками закат и тени ветхие растут из веток тихие бегут в саду и в комнатах текут вдали над кронами холмы плывут укромные холмы твои знакомые холмы и вот на цыпочки встают кусты на цыпочки встают и жабы новые поют и вот сверчки и тишина в саду и в комнатах она вокруг грохочет тишина и скоро бездна звезд полна открылась бездна звезд полна над домом бездна звезд полна потом огромная луна над садом полная луна одна безумная она и через ветки ветки все и через окна окна все луна безумная следит очами в комнаты глядит ночами в комнаты глядит в сады и в комнаты летит потом за окнами потом в саду за окнами потоп в саду и в комнатах потом в саду и комнатах гроза твои огромные глаза одни огромные глаза и вот за окнами темно потом за окнами темно в саду и в комнатах темно одно открытое окно твоё открытое окно в груди открытое оно гряди за окнами рассвет гляди за окнами рассвет в саду и в комнатах рассвет из этих комнат окна все из этих окон окна все из этих окон ветки все из этих веток ветки все в камнях и в утренней росе в огнях и утренней росе вдали знакомые холмы из этих комнат комнат мы в саду знакомые кусты и в этих окнах окнах ты в саду и в комнатах гроза твои огромные глаза твоё открытое окно в саду и в комнатах рассвет 01.05.2020
* иерархи изнасилованные милицейской дубинкой до разрыва матки на таком семейном синодальном фото из Окрестина иерархи смиренно укрывающие черные гематомы в льющиеся шелка праздничных облачений тихо сложившие перебитые кисти рук на коленях единой глоткой куда заколочена по рукоять милицейская дубинка отечески возвещаете нам Телу Христову Церкви, алчущей и жаждущей правды покоритесь извергу и прекратите рыпаться, чада вы не понимаете, что делаете 19.08.2020
Диана Балыко
* Мама, мне больше не снятся добрые сны. Так и должно быть, знаю. Я не в потоке счастья. В дикой войне Я умираю. Снится, как бьют сапогом в живот, Прикладом ружья выбивают зубы. Мама, мне страшно. Я прячу кровавый рот И огрызаюсь грубо. Ты говорила, что ждут нас любовь и свет, Бог всех простит и откроет ворота рая. Мама! Так страшно, что Бога поблизости нет. Я умираю. 18.05.2017
Кристина Бандурина
Оба стихотворения написаны в августе-сентябре 2020 года и переведены Марией Малиновской.
* они хотели тебя, голую, бессловесную, твоей уязвимостью— фиговым листиком гнева прикрывая свои беспорядочные жизни. красное пятно твоей осквернённой невинности было для них символом времени, когда невозможно молчать.
* А после она напишет, что скоро снег, Словно бинты, намотает себе земля. В её неспокойном, тревожном сне душат людей поля — магнитные, электрические, силовые.
Литва
Подборку составила Ксения Боровик.
Комментарий Горова.
Наличие Литвы в оглавлении подборки с названием “Славянская идея” может показаться странно-шовинистическим. Но имперская идея русского мира, которая хоть и начиналась в 90-е как политически нейтральное культурно-языковое экстерриториальное поле, является потомком и перерождением панславизма. В этом качестве она нависает и над Прибалтикой. Поэтому “славянская” в названии взята в кавычки.
Из республик Балтии мы остановились на Литве. О современной литовской поэзии есть статья Виргинии Цыбарауске. Представленная ниже подборка отличается от представленных выше из-за трудностей с поиском переводов современных литовских поэтов и поэтесс. Поэтому мы остановились на поэтах т. н. “старшего” поколения. Их нельзя назвать современными в том же смысле, как в вышеприведенных подборках, но подход “личное есть политическое” прочитывается в стихотворениях достаточно хорошо. Это ожидаемо и в контексте биографий авторов. Томас Венцлова — эмигрант и правозащитник, сегодня, возможно, самый известный человек в Литве. Марцелиюс Мартинайтис — один из организаторов Саюдиса — движения, инициировавшего выход Литвы из Советского Союза. Мартинайтис также был депутатом Верховного Совета СССР.
В трех стихотворениях прослеживается мотив слежки, ожидания возможного скорого нарушения личного пространства. Мартинайтис добивается этого в стихотворении “Виден с немецкой улицы” путем повторения начала и конца каждой строфы — хотя в переводе начало первой строфы отличается, в оригинале все строфы начинаются словами “Esu matomas” (“Я виден”). Перед нами разворачивается достаточно кинематографичный сюжет: некто идёт по улице — представляется типичная европейская брусчатка — и мысленно наблюдает за собой с разных точек, мимо которых он проходит. Вместе с ним наблюдает и читатель, который оказывается в позиции следящего. “Видно ли меня из того окна?”, “Может ли там кто-то находиться?”, “Завербована ли эта монахиня?”, в конце этого монолога герой приходит к выводу, что всё это — вторично, а важно — что он невиновен. Он не преступник и помнит об этом. Далее герой возвращается на этот круг рассуждений, в конце которого снова напоминает себе, что невиновен.
Томас Венцлова
пер. Владимир Гандельсман Покой, казалось, после стольких бед, благоволит нам. Нет, был краток роздых, когда мы пировали и чуть свет вдыхали стихотворства чистый воздух. Звук флейты под аркадами в садах, везде — дух мудрости, и отдаленный шум ярмарок на ранних площадях, и ароматных специй галеоны. Цвета мозаик радовали глаз, созревший плод манил, но те пророки- безумцы, над которыми не раз мы насмехались, протрубили сроки. Набухли небеса, и отчий кров настороже, и в страхе домочадцы. задуй свечу, а двери — на засов. Калигула с чумой в твой дом стучатся. 2014
Марцелиюс Мартинайтис
Виден с немецкой улицы
Перевод Георгия Ефремова Видно, как я выхожу из дома, как запираю двери, прохожу подворотню, улицу — невиновен. Я виден сквозь шторы, сквозь лобовые стекла, витрины, из детской коляски, закусочной — невиновен. Я виден бездомной бродячей собаке, цыганке, голубю, полицейскому, монахине, бакалавру, нищему — невиновен. Я виден вечером из дома напротив, в освещенном окне — у холодильника, на коленях, словно в молитве перед маленьким светящимся алтарём — невиновен.
Антанас Йонинас
Пограничная зона
Не следят ли за нами ещё сломанные радары не рассматривают ли наши следы на песке давно немытые стёкла биноклей льдины съёжились от холода, прячась в песке на кого рычат там в ночи уже ненужные служебные псы опровергая какой-то из законов творения мы согреваемся отдаем своё тепло друг другу твёрдые лучи ломаются о снежную корку мы не успеем на паром который нас переправит снова на большую землю почему глаза у тебя такой синевы или их сияние – симптом какой-то болезни давай не станем тушить неяркий свет в этой комнате ночью просыпаясь увижу тебя улыбающуюся во сне с вздрагивающими ресницами куда нам спешить некуда нам бежать навсегда мы останемся тут в пограничной зоне не пугает меня тик так часов всё равно мы – частицы в потоке времени
