Елена Киселева (Лена Чайка)
«Пишу с детства, осознанно пишу год. Почему пишу – потому что могу. Люблю жонглировать словами. Молчать также очень люблю».
Комментарий составителя
Лена – поэт-трудяга. Поэт, который активно развивается: пишет стихи, издает книги, ездит на поэтические семинары, мастер-классы, проводит их сама, участвует в конкурсах. Поэтому и ее тексты так быстро меняются: «растут» и «зреют». И я очень горда, что нам удалось запечатлеть ее нынешний поэтический портрет (который завтра станет уже другим!).
Что в ее текстах подкупает меня, так это движение от смысла к словесному выражению. Это как раз про ясность мысли, о которой сказала Наталья Сергеевна Милянчук, один из членов жюри, кандидат филологических наук, популяризатор филологии:
«Для меня хорошие стихи – это те, в которых внятно и пронзительно звучит человеческий голос. Если я понимаю, чувствую, что хочет мне сказать автор, я с ним — значит, стихи хорошие. Мне не нужно, чтобы там всё было правильно написано, – мне нужно, чтоб там билась энергия – энергия боли, радости, просто жизни. Что для этого нужно? Нужно очень мало и в то же время очень много: мысли поэта должны быть ясными, а образы и слова – точными. Я рада, что в “Море слов” я встретила такие тексты».
Кира Король
*** Вода — дорога, Очевидно любому морскому, Который ходит. Напротив — Япония И неоновые огни билбордов На Акихабаре, И ими бредит половина моего поколения. Школа учила, что там — враги, У нас военное положение, Неподписанные бумаги За курильские саркофаги… А отцы в детстве возили оттуда Чудесных кукол, И цветочек из алого пластика, И вкусноту… Я говорила: «Аригато! Пусть нас завоюет Япония, Папа, пусть нас завоюет Япония!». Отец улыбался и пропадал в порту.
*** На работе Я вижу море В окнах напротив. Когда там разгорается ядерным алым, И грузная бабушка Клава Тулится между фикусом и алоэ, И её голова седая Превращается в панковскую прическу В закатных бликах, А чёлка светится над морщинами, Я понимаю: Сегодня закат, что надо, И в сториз будет много счастливчиков, Которые заманили его в смартфоны. В темноте покачиваюсь в вагоне... Дома ращу алоэ, Готовлю кашпо под фикус.
*** У нас по сопкам Дрейфуют косяки праворульных «японок», Которых отправили умирать в Россию, Потому что для той, другой нации, они – износились, И вышел срок. А у нас это — свежачок, Привезённый из-за бугра повод выпить, У нас говорят: «Я купил новую тачку», Считают только пробег по РФ. «Не распил, не крашена, не бита цивилизацией!» Япония — не считается, Там дороги не рваные И бензин «небадяжный». Может и правда есть новая жизнь, Жизнь после Утилизации? Пробка уходит в небо По улице Экипажная.
*** Азия безобразно ближе и изобильнее, чем Москва, До которой семь часов разницы, восемь часов полета, И билет туда стоит с десяток МРОТов, И тебе понятней японская мода, иероглифы, курс юаня, Чем Транссибирская линия, Эта дантовая пропасть меж городами, Глубиной в семь суток. А когда выползешь на красный свет площади, По тебе, провинциальному и нелепому, Будут стрелять глазами, Как будто ты — утка, Поэтому, Надо сразу ставить себя памятником Архаичному, устаревшему, Как шутка про колобка, Но лучше не ехать и не прилетать туда По смехотворным квотам Аэрофлота, Лучше - в Харбин и Сеул, В Токио и Киото, Там ты понимаешь, там понимают тебя, И, видя надпись «Вкусный еда у Паши», Ты кланяешься — «Нихао», А ещё знаешь «Ан-йо» И «Коничива».
*** Когда прорастаешь у моря, море становится декорацией. Бабушка говорит — «Рыбка моя, нырнём на Чайке?» И это звучит не безумно, а органично. Взрослеешь, вынимаешь рыбку острым крючком — ничего общего: Безвольное склизкое существо, пища насущная и безмозглая С серыми плавниками, с глазами, которые не моргают. И я знаю, какой у них вкус в бульоне И консистенция, И я не хочу быть рыбкой! Я выхожу из моря в серое полотенце, И бабушка баю-бает «Катюшу», как мантру, Вплетая её мне в мокрые косы, втирая в спину. Груши и яблони расцветают по-девичьи каждое послезимье, Руки бабушки покрываются годовыми кольцами, Ба готовится, распускает корни в фотоальбомы, Кается у икон. Море из кокона льда вынимает волны, Порхает вдоль габионовых кладок на Горностае. Я уже взрослая, угловатая и сухая… Бабушка в телефоне, любя, окликает «Рыбка?» — Не отзываюсь, прячу себя в цейтнот. Море приходит ко мне черничными вечерами Сквозь форточный рудимент и мокрит подушку. Море мне шепчет о том, что случится в мае, Море мне шепчет — я затыкаю уши! Если не слушать, страшное не настанет, Если не верить, страшное не накроет? Время в отливе прячет в себя живое И оставляет сырые камни. Груши и яблони отцветают белёсо-нежным, Я осторожно ступаю по лепесткам Следом за фото В пронзительно-чёрной рамке, А в голове как мантра мурчит «Катюша» Плавной мелодией на повторе… Утром я выхожу на высокий берег, Утром я выхожу на туманный берег И падаю рыбкой В море.
*** В университете меня учили форме И содержанию Здания, Отливали из железобетона — Курс за курсом, За тонной тонну... Я выросла незасеянной И огромной: Пустой каркас, Устойчивый к семибалльным Землетрясениям, Девальвациям, Террористическим операциям И иконам, Поющим в терновнике, Вот только Едва хватает на остекление Проёмов глаз.
